Игра по чужому сценарию - Наташа Труш

А теперь Катя такая счастливая. И при ремонте, и при мужчине приличном. Да еще и не просто так, а с чувствами.

У нее же Валерик. Лопух. Узнал, что Лариса собирается в гости к Павлику, набычился, засопел:

– Что ты все бегаешь к нему? Он уже мужик здоровенный! Ты ему еще нос подтирай!

– Ну, ты тоже не маленького роста, а я тоже за тобой, как за котом, с тряпкой по дому хожу: тут накрошил, там наследил, носки снял – потерял. Перечислять?

Валерик еще больше надувался, пыхтел, потом молча одевался и уходил в темноту. Ну, и что в таком случае в личной жизни Лары изменилось? Раньше выгоняла кавалеров, теперь еще больше рада, что он сам отваливает.

Если Валерику случалось приехать к Ларисе и застать у нее Катю с Лешей, то ребята быстро прощались и исчезали. И Лариска с тоской слушала, как весело они хохочут на лестничной клетке, открывая дверь в свою квартиру. Просто у них всегда было хорошее настроение. А у Ларисы с Валерой – каждый день, как перед грозой.

– Лар, ты меня извини, но я с ним даже разговаривать не могу, – жаловалась подруге Катя. – Я как посмотрю на его лицо не довольное, так понимаю только одно – надо домой отваливать! Как ты с ним, подружка, а?

Ларисе оставалось только рукой махнуть. Говорить Валерику, что он ведет себя плохо и не гостеприимно с ее лучшими друзьями, было просто бесполезно. Главный аргумент у него был:

– А тебе друзья дороже, да?

Лариса обычно на это молчала, и Лопух переспрашивал ее по десять раз, последний – с подвизгом.

И в один из дней она не выдержала, и твердо сказала:

– Да, дороже. Да!

Валерий Степанович выпучил глаза, как рак, и Лариса, глядя на то, как краснеет он, и вот-вот взорвется, впервые задала себе вопрос: «И как я могла …вот с ним?!»

Она только хотела сказать ему, чтобы он уходил, но не успела. Уязвленный в лучших чувствах, Валерий Степанович начал нервно собираться. Причем, собирался он так, что было видно: ждет, родимый, когда остановят.

А Ларисе останавливать его совсем не хотелось, ни капельки! Устала она от его настроения вечно пасмурного, от занятости его вечной, а самое главное – от того, что превратил он ее за полгода в собственность свою, в служанку бессловесную, у которой, вроде, и жизни до него не было своей.

Когда за Валериком закрылась дверь, она облегченно вздохнула, и долго потом копалась в себе, искала ответа на вопрос – как допустила до того, что этот дутый индюк стал помыкать ею, превратил легко жизнь ее в проживание в угоду себе. Но не испытай она этого давления, не поняла бы никогда, что такое свобода.

Лопухину уже через три дня понадобилась Лариса, и он приехал к ней без звонка. Двери открыл примелькавшийся ему изрядно еще с елки новогодней в Рассохино мужик. Как его?… Саша? Петя? Леша! «Вот же, черт возьми! Доживут до сороковника, а отчества так и не заработают, ходят в «лешках»! – неприязненно подумал о соседе Лопухин.

– О-о! Валерик! Здоров! Заходи! – радостно поприветствовал Куликов.

– Какой я вам «Валерик»? – Лопухин специально перешел на «вы». – Лариса дома?

– Лариса дома, Валерий, как вас, простите, по отчеству величать?

Леша Куликов совсем не дразнил бывшего Ларискиного кавалера. Это просто Лопухин в силу своей жуткой обидчивости каждое слово в штыки принимал. Он надеялся, что Лариса сейчас выйдет из кухни. Нет, не выйдет! Выбежит, голос его услышав. На шею ему бросится. Еще и прощения просить будет. А соседей надо выпроваживать. Да не как раньше – вежливо. Пора уже по-серьезному показать, кто в доме хозяин. И только хотел он сказать Леше, чтоб чесал он в квартиру напротив, как из кухни появилась Лара. И покоробило Лопухина то, что никаких страданий на лице ее написано не было. Ну, совсем никаких! Как будто чужие они.

И только хотел он ей вопрос задать, вернее, два: один – по соседям, которым пора домой, второй – по настроению Ларискиному, как она улыбнулась широко, и спросила:

– Что это вы, Валерий Степанович, без приглашения, да на ночь глядя?

– Лар, ну, кончай ты глупости говорить! – возмутился серьезно Лопухин. – И что ты рот до ушей растянула? Лар, давай без дураков, а? Столько дел, а ты все в игрушки играешь!

– Ну, в игрушки у нас играете вы, Валерий Степанович! А я больше в них не играю. В ваши. Я, наконец-то, поняла, что у меня есть свои игрушки, и они очень соскучились, пока я вашей персоной занята была. Валер! Без объяснений: вали домой, ладно?!

И он повалил. Только скучная спина его медленно замаячила в лестничном проеме. На площадке между этажами Лопухин остановился, грустно посмотрел на Ларису, которая еще торчала в дверях, и сказал:

– Видел я, что ты дура, но что б такая…

– Иди-иди, Валера! Не по пути нам совсем. Вам во Дворянское собрание, а нам… А нам бы в Египет, да, Катюх?

Это Лопухин услышал уже из-за закрытой двери. Он вернулся, послушал под дверью немного. Но ничего не услышал, только приглушенное «бу-бу-бу» и смех издалека.

«Свистушка!» – презрительно подумал Лопухин, и вызвал лифт. Понять умом он не мог, как она могла отказаться от него. Как??? От него, который без пяти минут депутат, обеспеченный и красивый, с квартирой и машиной, без проблем и алиментов.

В это же самое время Лариса Потапова, спросила у своих друзей:

– Как??? Как я могла глаза закрыть на закидоны этого козлины, а? Как??? Ведь все было сразу видно.

– Любовь зла… – Катя не стала договаривать до конца.

– Любовь – да, а тут-то что было? Я ведь едва уже не заплясала под его дудку! Зато, Кать! Лех! Если б вы знали, что я испытала?!! Никогда бы не узнала, как сладко пахнет свобода. А теперь знаю.

– Лар, тут все не просто. А мне вот несвобода очень сладка!

– Стало быть, все дело в козлах?

– В них! – и все трое дружно расхохотались.

* * *

После Валерика Лариса долго не могла надышаться воздухом свободы. К тому же ее захлестнули заботы о хлебе насущном, поскольку в ее замшелом институте жизнь потихоньку увяла напрочь, и Лариса решила уйти в школу. Тетки институтские, услышав, что она затеяла, зашикали на нее, начали рассказывать истории про то, что сейчас детки из себя представляют.

Лариса посмеялась над их рассказами, а в голову вбила себе – хочу и буду. Это у нее в крови было: если что-то задумала, непременно делала. Характером в папу пошла, а родитель у нее ого-го какой! Милиционер бывший, между прочим. И от него у Ларисы была особая чуйка.

К тому же и школа была не какой-нибудь, а очень хорошей. И брали туда Ларису не просто так, а потому что в ней, в этой самой школе, работала Катя, Екатерина Сергеевна Миронова – лучшая подруга Ларисы преподавала в школе язык и русскую литературу. Так с ее легкой руки Ларка стала Ларисой Михайловной.

Правда, все было на практике совсем не так, как ей сначала представлялось. Лариса думала, что ей удастся заразить ее шестиклашек тем, что сама она обожала. Она не была математическим сухарем. Она много знала, умела хорошо рассказывать, была классным экскурсоводом. Но детки оказались орешками крепкими, и их интересы были далеки от Ларкиных. Пардон, от Ларисмихалных! Ларисмихална! Вот так ее звать стали ее ученики. А за глаза – она сама не раз слышала! – Лариской. «Ну, хорошо хоть не „крысой Лариской“, которую на поводке выгуливала старуха Шапокляк!» – подумала тогда Потапова. Наверное, они не видели этого мультика, а то бы непременно приклеили ей прозвище покруче. Мультфильмы они все больше диснеевские смотрели, а Крокодил Гена у них не в моде был.

За своими школьными и домашними заботами Лариса немного забыла про нового знакомого – Шурика. И уж тем более не помнила его обещание про сюрприз к субботе. А «сюрприз» явился раньше – в пятницу.

Шурик позвонил ей рано утром – Лариса собиралась в этот день только к третьему уроку и тихонько дремала. Солнце еще не заглянуло в ее окно, на котором лениво шевелилась легкая занавеска. Ее ласковыми лапами трогал ветер, забегавший в лоджию. Пахло летом, которое вот-вот и закатится в город, и станет в нем душно, и марево будет плавать в воздухе и спасение от него будет только в дни, когда духоту будет прорывать теплый летний дождь.

Но это еще впереди. А пока… Самое приятное время в питерском климате – май. Еще и листочки на деревьях-кустах липко-нежные, чистые, не запыленные. И соловьи за городом еще только робко пробуют по вечерам свои отдохнувшие за зиму связки. И утренний сон в это время – уже не сон, а полет в невесомости, плаванье в туманном молочном облаке, нечто поэтическое и ….

– Тили-тили! Трали-вали! Это мы не проходили! Это нам не задавали! – запел мобильник на прикроватной тумбочке, и Лариса тут же открыла глаза, и улетучилось состояние неги, которое обволакивало ее еще секунду назад.

«Как солдатик!» – недовольно сморщилась Лариса. Вот всегда так! Где бы потянуться, как положено пробуждаться современной женщине, так нет – услышала звонок и тут же вскочила, как сумасшедшая. «И, кстати, кому это неймется-то в такой час?!» – недовольно поморщилась Лариса, разглядывая номер абонента.